*Ариадна Ивановна Кузнецова*
Жизнь в экспедиции, или нить Ариадны
(воспоминания Ивана Андреевича Стенина)
Первая встреча с Ариадной Ивановной, заочная, произошла ещё в школе: дома был «Словарь морфем русского языка», всегда поражавший глубиной проникновения — многие слова, которые представлялись мне нечленимыми в современном языке, благополучно обретали там второе рождение. Потом, после поступления на русское отделение МГУ, я узнал, что Ариадна Ивановна не миф и что она преподаёт на ОТиПЛе, не только старославянский, но и какие-то неслыханные курсы вроде селькупского в типологическом освещении. Курсы становились в последние годы всё более неслыханными[i], отражая многообразие интересов и широту взгляда на науку о языке, которые были присущи А. И. По поводу преподавания старославянского байки порой доносились до самых разных уголков филфака; чаще всего — про суровые «коллёквиумы» и про то, что отипляне читают ять как я в любых текстах, которые им встречаются. Убедиться же, что старославянский многие выпускники и студенты ОТиПЛа знают и помнят лучше многих выпускников того же самого русского отделения, у меня за последние десять лет было немало случаев.
Ариадна Ивановна в поезде Москва-Лабытнанги, 2009 г.		Первое реальное знакомство — лето 2008 года. Вместо сессии я пошёл в поход с Машей Амелиной[ii] вдоль Усы, начиная от станции Чум. Уральская экспедиция была в тот год в село Мужи (ЯНАО), к коми-ижемцам, и среди её участников был наш общий с Машей товарищ Дима Залманов. Побывав на Оби раньше ОТиПЛа (мы тогда доехали до хантыйского села Шурышкары, что ниже по течению, чем Мужи) и гостя на обратном пути в одной из архангельских деревень, мы решили проехать хоть станцию вместе с ОТиПЛом в одном поезде. Что и было сделано: за 25 минут от Вельска до Кулоя мы, кажется, внесли нотку безумия в дорожный покой экспедиционеров. Машу А. И. тогда хорошо запомнила, в частности, потому, что много слышала о ней от Ж. Ж. Варбот, меня же — сомневаюсь, что очень. По-настоящему я познакомился и начал общаться с А. И. лишь ещё через год, после трёхмесячной кочёвки по Ямальской тундре (где я был опять же с Машей Амелиной и благодаря ей и — тогда её, а теперь нашим — ненецким друзьям). И тот последний год обучения в университете стал годом наиболее тесного контакта с А. И., поскольку она согласилась стать научным консультантом моей дипломной работы, а по сути вторым научным руководителем.
А. И. помогла с нелёгким выбором темы диплома, защищать который всё-таки предстояло на русской кафедре, и тщательно, на протяжении нескольких весенних месяцев, вычитывала ненецкие главы, давая советы как относительно отдельных формулировок и примеров, так и в плане общей структуры и неизменно сопровождая свои рекомендации вполне конкретными библиографическими ссылками. Её начитанность в самых разных областях, конечно же, всегда подкупала. Менее чем за неделю до защиты я наконец принёс ей полный и окончательный вариант диплома и ещё через несколько дней, встретив её в университете, услышал, что ей в итоге нравится то, что получилось. Помню моё удовлетворение и почти счастье в тот момент: от столь требовательного читателя, каким была А. И., подобные слова стоят многих других похвал[iii]. Она написала на мой диплом трогательный рукописный отзыв и не менее трогательно выступила на самом мероприятии, сказав даже что-то о том, что сами ненцы хвалят моё произношение (хотя откуда ей было знать! но, видимо, А. И. действительно знала всё, что необходимо, про своих подопечных).
К тому же периоду относится спецкурс А. И. про сходства и различия самодийских и финно-угорских языков в области грамматики, оказавшийся весьма полезным. Но ключевым событием, которым А. И. необратимо повлияла на мою жизнь, — за что я ей очень благодарен — стало другое. Осенью 2009 г. Егор Кашкин набирал людей в свою первую зимнюю (по совместительству — третью мужевскую) экспедицию, чтобы уточнить и дособрать материал для словаря и грамматического очерка мужевского говора. А. И. убедила его, что в связи с различными трудностями организации зимней экспедиции нужен ещё как минимум один молодой человек, имеющий опыт поездок на Север, и предложила мою кандидатуру. Так случилась моя первая собственно лингвистическая экспедиция (до этого был только один диалектологический эксперимент), во многом определившая жизнь на следующие пять лет. Как отмечала сама А. И. [iv], экспедиции, суммируясь, образуют своего рода вторую жизнь, параллельную обычной и непременно обогащающую её.
После этого была первая хантыйская экспедиция в село Теги (ХМАО-Югра), где меня приводило в умиление то, как А. И. одновременно не участвовала и участвовала в вечерних семинарах. В т. н. рабочем кабинете А. И. не присутствовала, но могла в этот момент находиться за дверью или прогуливаться по коридору, будучи непременно вовлечена в общее действо. Если до неё доходила какая-нибудь сплетня, касающаяся личной жизни того или иного экспедиционера, она заговорщицки улыбалась, всем видом своим давая понять, что это ей уже известно и что она, конечно, в курсе всего происходящего. Из отдельных обрывков почти случайных диалогов в кулуарах у меня сложилось отчётливое впечатление, что А. И. осведомлена в самых разных вопросах истории и этнографии уральских народов, — как кажется, это то, чего зачастую не хватает многим молодым исследователям, занимающимся тем или иным языком или языковой семьёй. Несмотря на то, что А. И. всегда быстро ходила (как она бодро поднималась на девятый этаж исключительно по лестнице!), ориентировалась на местности она в последние годы не блестяще, и иногда нужно было проводить её к информантам, что делалось всегда с удовольствием, потому что это было весело и интересно, как и любой квант общения с ней.	Первая хантыйская экспедиция, с. Теги, 2010 г.
Потом я, к сожалению, на несколько лет выпал из жизни большой уральской экспедиции. Последние отчётливые воспоминания об А. И. относятся к лету 2014 г., когда она несмотря ни на что приехала в Мордовию на несколько дней. Прибыв на рассвете, А. И. уже после завтрака настойчиво выспрашивала меня о вечерних и ночных поездах и автобусах, собираясь уехать в Москву в тот же день, потому что там кошка и вообще, но всё-таки осталась чуть дольше. Однажды её так же нужно было проводить к информантам, которые хотя и жили в двух шагах, но А. И. у них не была. Мы шли чуть медленнее, чем она обычно бегала, и за две-три минуты А. И. успела обсудить со мной и мою диссертацию, и то, что занятия мордовским языкознанием могут быть небесполезны для самодийских штудий, и вообще, как кажется, в целом мою жизнь. И это самое удивительное воспоминание об А. И.: как она так умела.
На прощании с А. И. Анна Владимировна Дыбо отметила, что А. И. по сути является создателем московской уралистики в том виде, в котором она сейчас существует. Почему-то мне эта мысль раньше не приходила в голову, хотя, если связать в уме все ниточки, которые к этому ведут, ни к какому другому заключению и прийти невозможно. А. И. преподала нам всем большой и важный урок, своей жизнью, своим творчеством и отношением к исследовательскому процессу — урок бескорыстного служения науке, урок стойкости, мужества и оптимизма, урок чуткости и внимания к деталям. Пусть же её нить, нить Ариадны, ведёт нас впредь и помогает выпутаться из самых сложных жизненных и научных лабиринтов.
Светлая Вам память, Ариадна Ивановна.
Иван Стенин май 2015 г.